После того, как проблема синестезии была заявлена в науке - это было в конце XIX века, когда обратили внимание на факты "смешения чувств" в поэзии (А-черное, И-красное..." - у А. Рембо, "Флейты звук зорево-голубой" - у К. Бальмонта и т.п.) - ей в нашей стране за прошедшее время было посвящено несколько книг, десяток диссертаций и, вероятно, около сотни специальных статей. Так уж получилось, что половина этих публикаций принадлежит автору и его коллегам из Казани, причем феномен "межчувственной связи", как вкратце можно определить синестезию, рассматривался нами, прежде всего, в контексте интересов искусства. Да и среди остальных публикаций - парадоксально, но факт, - меньше всего работ принадлежит психологам и физиологам, чьи выводы, увы, зачастую ограничиваются лишь констатацией прискорбного акта: "убедительной теории синестезии до сих пор не существует". И в то же время, так сказать, не обращая внимания на это, подробно и продуктивно анализируются проявления синестезии - в языке, в искусстве, в культуре. Правда, если соотнести эти размышления лингвистов, искусствоведов, философов с тем противоречивым разнообразием объяснений, которые существуют относительно природы самой синестезии, можно придти в уныние - из-за возникновения явных конфликтов со здравым смыслом, а точнее, с реальностью.
Так, среди наличествующих "естественно-научных" - и, отметим сразу, неадекватных предмету, - попыток объяснить синестезию: с точки зрения физических аналогий между звуком и светом (исходя из "общности" их волновой природы), как некий анатомический эпифеномен (прихотливое переплетение нервных путей), как проявление атавизма (рецидив синкретизма), что предполагает существование первоначального "общего чувства", которое, судя по всему, можно инспирировать и искусственным путем (воздействием некоторых наркотических средств), вообще просто как эзотерическое свойство человеческой психики (недоступное для рационального понимания), во всем этом прослеживается явная тенденция видеть в синестезии аномалию. Причем весьма странную аномалию - с позитивным знаком, своего рода "полезную болезнь" (учитывая то, что, по удрученным признаниям самих этих исследователей, ей "страдают" не только в клинике, но чаще всего - поэты, музыканты, художники, причем эксплуатирующие данное "страдание" в своих творческих интересах, вплоть до создания на его основе нового искусства, например, "световой симфонии" у Скрябина).
К сожалению, становлению и укреплению подобных предрассудков способствуют и доводы таких авторитетов, как академик А. Лурия, который обращался к синестезии неоднократно, прежде всего, изучая уникальный (на самом деле аномальный) случай "смешения чувств" у пациента С. Шерешевского. Он отмечал еще, что синестезия наблюдается при "истерии", "беременности", "воздействии мескалина и ЛСД-25". Со всем этим согласиться можно, если речь идет о реальных "соощущениях". Но когда в одном ряду с данными "синестетами" Лурия упоминает имя Скрябина, полагая, по-видимому, что, слушая музыку в До мажоре, композитор воочию(!) видел красный цвет, - здесь уважаемый академик тоже выказывает себя как жертву мифа. Дело в том, что для Скрябина "До мажор - красный" (как и для Бальмонта "флейта - голубая") только в том смысле, как в нашей обыденной речи "тоска - зеленая","тембр - бархатный", "колорит - теплый"... То есть синестезия здесь отнюдь не "соощущение", как можно было бы дословно перевести данное слово, а специфическое проявление метафорического, символического мышления, осуществляемого, как известно, посредством ассоциации (в данном случае "межчувственной", "межсенсорной").
Казалось бы, очевидно, что одним термином обозначаются разнородные, хоть и близкие по чисто формальным признакам, явления. И смешивать их так же некорректно, как сводить в одну плоскость тривиальные галлюцинации и образы поэтического воображения. Но предрассудок оказался настолько устойчивым, что это сказалось и в личной творческой биографии автора, одна из главных монографий которого "Проблема синестезии в искусстве" неоднократно отвергалась издательствами из-за "аномальности" предмета исследования (с ссылкой на Лурия!), пока, наконец, не удалось опубликоать ее под нейтральным, ничего не значащим названием ("Человек, искусство, техника", Казань, 1987). Кстати, надеюсь, что выводы ее сохранили свою значимость и для психологов.
Итак, в той мере, как един сам мир, целостна и отражающая его сенсорно-перцептивная система, что обеспечивается, как и в любой системе, внутренними связями в ней. Здесь это "взаимное действие" (кооперация, синергия) органов чувств в акте восприятия и, кроме того, такие формы их "взаимодействия" как взаимная сенсибилизация и межчувственная ассоциация (т.е. синестезия).
В силу разного рода причин, внутренних и внешних, в любых внутрисистемных связях возможны отклонения от нормы. Так что и синестезии могут испытывать запредельное, аномальное усиление - вплоть до эффекта всамделишнего "соощущения". Таковые весьма редки и несущественны, и именно их, именно в клиническом контексте, изучал А. Лурия. Но если у большинства психических актов для обозначения нормы и аномалии существуют свои обозначения ("память-амнезия", "сенсорика-сенсопатия", "восприятие-галлюцинация" и т.п.), то относительно синестезии подобная терминологическая и, соответственно, содержательная определенности не сложилась. Зададимся вопросом - почему? Хотя попытки объяснения синестезии как специфических ассоциаций предпринимались с самого начала их изучения (А.Бине, В.Ивановский), психология тогда, находились в стадии становления, а исходное в ней понятие "ассоциация идей" скомпрометировало себя еще в XVII веке как "некоторый вид сумасшествия" (Дж. Локк). И вследствии того, что обращалось здесь внимание, в основном, лишь на "ассоциации по смежности", следующий ряд признаков "ассоциативный-субъективный-случайный-бесполезный" воспринимался как синонимический, что и лишало "межчувственную ассоциацию" уважительного отношения к ней.
Метафорическое же мышление строится, как известно, на активных "ассоциациях по сходству", т.е. пусть на скрытых, но продуктивных, творческих сопоставлениях, сравнениях разнородних явлений, когда, по Шекспиру, осуществляется некое "братание невозможностей". С развитием искусства, культуры этот процесс "братания" расширяется и распространяется уже и на такие "невозможности", как гетерогенные модальности. Причем ассоциации эти могут осуществляться как по сходству "содержания" (эмоционально-смыслового воздействия), так и по "сходству формы" (т.е. структуры этого воздействия), которые и служат связующим звеном, формирующим синестезию. Но если структурное подобие более привычно, общезначимо и не столь экзотично (напр., синестетическая аналогия "мелодия-рисунок"), то труднее рефлексируемы и более субъективны синестезии, возникающие на основе схожести, слиянности протопатической (т.е. глубинно-эмоциональной) компоненты разномодальных воздействий и именно такие синестезии, формируемые по эмоциональному подобию, получили наибольшее распространение в искусстве.